Биография американского бога (по впечатлениям от фильма Мартина Скорсезе «Авиатор»)
На рубеже веков, благословенного золотого и техногенного багрового, в воздух взмыла невесомая конструкция из фанеры и алюминия, творение рук человеческих — взмыла и навсегда изменила представление людей о небе и о том, что под ним. Братья Райт были правы, когда твердо уверовали в возможность пилотируемого полета, а потом его совершили, авиатор Говард Хьюз тоже был райт, когда дал зарок поднять в небо двухсоттонную трансатлантическую птицу. Пестовал, пестовал, и выпестовал — как выпестовывал своих многочисленных женщин.
Неутомимый трудоголик, неисправимый мечтатель, нефтяной магнат, одаренный предприниматель, гениальный инженер и экзальтированный режиссер, мультимиллионер Говар Хьюз был живым воплощением идеального американского мужчины — и увековечил себя в этом образе после смерти. С него потом будет списан комиксовый плейбой Тони Старк, он же супергерой Железный человек — собственно, Хьюз и был железным человеком со стальными яйцами, самоуверенно и беспощадно трахающим бесчестных конкурентов, лицемерных цензоров, продажных сенаторов и состоятельных барышень с аристократическим прононсом, не говоря уже о хороводах вьющихся вокруг него шлюх и совершенных, но не всегда совершеннолетних старлеток. Но ничего не любил больше, чем самолеты и небо. Когда на съемках эпического полотна «Ангелы ада» про воздушные сражения Первой мировой (самого дорогого на тот момент фильма в истории) летчики-каскадеры отказывались выполнять особо сложные трюки — отказывались не столько из трусости, сколько по здравомыслию: трое разбились при исполнении насмерть — он сам, превосходно владеющий искусством воздухоплавания, садился за штурвал и делал мертвые петли — и еще снимал это на одну из двадцати шести задействованных камер (еще один рекод времени). Несколько раз разбивался, один раз — почти на смерть, потеряв в огне 78% кожного покрова и на месяцы оказавшись в реанимации. Но что ему проценты, когда небеса — его стихия и он американский небесный бог, бесстрашный Зевс-громовержец, вместо Олимпа восседающий на горе Голливуд и упивающийся нектаром прекрасных юных дев. Прошло полгода и он обратно — в небо и по постелям.
Настоящий Хьюз был крепкий, широкоплечий, под два метра ростом мужчина, и может показаться, что хрупкий нежный ДиКаприо — не вполне подходящая кандидатура на роль американского идола. Но тех нескольких эмоций, которым обучен или, что более вероятно, которыми с рождения владеет вечное дитя Лео, странным образом оказалось достаточно для сверхточного, хотя и все равно приблизительного попадания в образ эксцентричного миллионера с крупным пунктиком насчет чистоты и микробов. Холодная скупая радость, холодное скупое отчаяние, холодное скупое безумие — холодно, скупо, как, в общем, оно и должно быть у личности такого масштаба, это режиссер Скорсезе очень верно уловил и сумел донести, не расплескав, до экрана и до зрителя, если только тот не уснул к исходу третьего часа (весьма немаловероятный, при всех достоинствах фильма, исход). Еще у него потрясающие, с большой любовью изображенные воздушные сцены, на которые один раз взглянуть — и руки сами тянутся к несуществующему штурвалу виртуальных самолетных симуляторов. Так снимать уметь надо.
Удивительная все-таки материя — нефть. Где-то из нее, капля по капле, может появится эпическая кинокартина, аэропланы, аэролинии и ницшеанский сверхчеловек, а где-то не родится ничего, кроме обрюзгших мордатых античеловеков-чиновников. В климате, что ли, дело?